87cd95e4     

Рабичев Леонид - Манеж 1962, До И После



Леонид Рабичев
Манеж 1962, до и после
"Вот та эпоха, которую бы я назвал - эпохой великих надежд и великих
разочарований...."
Натан Эйдельман, 1989
Почему пишу
Каждый день все начинается с нуля, сначала в живописи, как следствие - в
поэзии, может быть, наоборот. Постепенно добиваюсь органического соединения
личного опыта жизни с профессиональным умением, иногда мне кажется, что это
удается. Независимо от результатов работаю. Это счастье. Основная тема личная:
любовь, семья, война, живопись, поэзия.
А художник Анатолий Сафохин, он заслуженный, спрашивает: "Почему пишешь о
Манеже сорокалетней давности, десять минут говорил с Хрущевым, пытался
доказать ему, что тринадцать художников, стоявших между ним и тобой, не
педерасты, это что - пик твоей жизни и ничего потом значительного уже не
было?"
А я отвечаю ему, что пик моей жизни не сорок лет назад, а сегодня, а
завтра - пик будет завтра, и так далее, а пишу о "Манеже 1962" только потому,
что кроме меня никто не напишет, умирают свидетели тех двух месяцев, и
описать, что было, могу я один, а если не напишу, то никто не узнает, а надо
бы, уж очень похоже на некоторые коллизии современной жизни, и не исключены
повторения.
А он мне говорит, что уже написали и Эрнст Неизвестный, и Борис Жутовский,
и Нина Молева, и что правду написали они, а не я. А мне наплевать, кто, и что,
и о чем написал, потому что пишу я то, что хорошо помню и о своем детстве, и о
довоенной юности, и о войне, и об "оттепели", когда, пересмотрев все свои
позиции, наряду с Феофаном Греком и художником Тропининым полюбил творчество
Сезанна и Пикассо и думал уже, что я по-настоящему свободный человек, как
вдруг 20 декабря 1962 года оказался на сцене грандиозного театра абсурда, на
месте гармоничной структуры российской цивилизации обнаружил подобную
"квазару" дыру. И не только я, а значительная часть русской интеллигенции,
которая возникла то ли за последние пятьдесят лет, то ли за три века,
оказалась в положении Иозефа К. из романа Кафки "Процесс".
Не будучи ни в чем виноват, я жду то ли изгнания из страны, то ли ареста.
Меня лишают любимой работы. Руководители государства у меня на глазах
проявляют полную свою некомпетентность в вопросах искусства, но я-то помню и о
кибернетике, и о языкознании, и о культе личности с позорным единогласием, и о
деле врачей, и о целине. Все как бы объединяется вместе. Хрущев обитает в мире
иллюзий. Все вокруг обмануты, и все обманывают.
И вот "империя лжи" заставляет меня писать покаянные письма, а
театрализованное правление Московского союза художников окончательно выбивает
меня из колеи, я каюсь, вру, окончательно перестаю себя уважать, лишенный
веры, потерявший иллюзии, разуверившийся в мифах, двадцать пять лет я не пишу
ни стихов, ни картин. Это "ПОСЛЕ".
До и после. Время стремительно. До Хрущева и после Андропова, до Горбачева
и после Глазунова, до Путина и после Церетели. Иллюзии, ассоциации и похожие
одно на другое моря' лжи. Поэтому пишу.
Студия при Московском городском комитете графики и плаката
Когда в 1958 году я случайно попал на первое свое занятие, студия
существовала в том или ином виде уже несколько лет. Шел урок анатомии, но для
меня, давно окончившего Полиграфический институт, было на этом занятии
необычно: я едва успевал прикалывать листы бумаги, а соседи мои - мальчики,
девочки, старики, старушки, люди всех возрастов, - прекрасно укладываясь в
сроки, создавали нерукотворные рисунки, чем-то напоминавшие мне то Матисса, то